Неточные совпадения
«Мне тоже надо сделать выводы из моих наблюдений», — решил он и в
свободное время начал перечитывать свои старые записки.
Свободного времени
было достаточно,
хотя дела Марины постепенно расширялись, и почти всегда это
были странно однообразные дела: умирали какие-то вдовы, старые девы, бездетные торговцы, отказывая Марине свое, иногда солидное, имущество.
Сравнивая свои чувствования с теми, которые влекли его к Лидии, он находил, что тогда инстинкт наивно и стыдливо рядился в романтические мечты и надежды на что-то необыкновенное, а теперь ничего подобного нет, а
есть только вполне
свободное и разумное желание овладеть девицей, которая сама
хочет этого.
В ярких огнях шумно ликовали подпившие люди. Хмельной и почти горячий воздух, наполненный вкусными запахами, в минуту согрел Клима и усилил его аппетит. Но
свободных столов не
было, фигуры женщин и мужчин наполняли зал, как шрифт измятую страницу газеты. Самгин уже
хотел уйти, но к нему, точно на коньках, подбежал белый официант и ласково пригласил...
Он и среди увлечения чувствовал землю под ногой и довольно силы в себе, чтоб в случае крайности рвануться и
быть свободным. Он не ослеплялся красотой и потому не забывал, не унижал достоинства мужчины, не
был рабом, «не лежал у ног» красавиц,
хотя не испытывал огненных радостей.
— Шила в мешке не утаишь. Сразу видно, —
свободный ум, — стало
быть, вы живая, а не мертвая: это главное. А остальное все придет, нужен случай.
Хотите, я…
Тогда он
был бодрый,
свободный человек, перед которым раскрывались бесконечные возмояжости, — теперь он чувствовал себя со всех сторон пойманным в тенетах глупой, пустой, бесцельной, ничтожной жизни, из которых он не видел никакого выхода, да даже большей частью и не
хотел выходить.
Он
хотел их читать в
свободные минуты во время поездки по деревням, но нынче уж некогда
было, и он собирался ложиться спать, чтобы завтра пораньте приготовиться к объяснению с крестьянами.
Видишь: предположи, что нашелся
хотя один из всех этих желающих одних только материальных и грязных благ — хоть один только такой, как мой старик инквизитор, который сам
ел коренья в пустыне и бесновался, побеждая плоть свою, чтобы сделать себя
свободным и совершенным, но однако же, всю жизнь свою любивший человечество и вдруг прозревший и увидавший, что невелико нравственное блаженство достигнуть совершенства воли с тем, чтобы в то же время убедиться, что миллионы остальных существ Божиих остались устроенными лишь в насмешку, что никогда не в силах они
будут справиться со своею свободой, что из жалких бунтовщиков никогда не выйдет великанов для завершения башни, что не для таких гусей великий идеалист мечтал о своей гармонии.
…Кроме швейцарской натурализации, я не принял бы в Европе никакой, ни даже английской; поступить добровольно в подданство чье бы то ни
было мне противно. Не скверного барина на хорошего
хотел переменить я, а выйти из крепостного состояния в
свободные хлебопашцы. Для этого предстояли две страны: Америка и Швейцария.
— Добро ты, одноглазый сатана! — вскричала она, приступив к голове, который попятился назад и все еще продолжал ее мерять своим глазом. — Я знаю твой умысел: ты
хотел, ты рад
был случаю сжечь меня, чтобы
свободнее было волочиться за дивчатами, чтобы некому
было видеть, как дурачится седой дед. Ты думаешь, я не знаю, о чем говорил ты сего вечера с Ганною? О! я знаю все. Меня трудно провесть и не твоей бестолковой башке. Я долго терплю, но после не прогневайся…
Из года в год актерство помещалось в излюбленных своих гостиницах и меблирашках, где им очищали места содержатели, предупрежденные письмами,
хотя в те времена и это
было лишнее:
свободных номеров везде
было достаточно, а особенно в таких больших гостиницах, как «Челыши».
«Свое собственное, вольное и
свободное хотение, — говорит подпольный человек, — свой собственный,
хотя бы самый дикий каприз, своя фантазия, раздраженная иногда хоть бы до сумасшествия, — вот это-то и
есть та самая, самая выгодная выгода, которая ни под какую классификацию не подходит и которой все системы и теории постепенно разлетаются к черту».
Идея ада оправдывается
свободным достоинством человека, так как
свободный человек не может и не
хочет быть спасенным насильственно.
Здесь, на почтовом дворе, встречен я
был человеком, отправляющимся в Петербург на скитание прошения. Сие состояло в снискании дозволения завести в сем городе
свободное книгопечатание. Я ему говорил, что на сие дозволения не нужно, ибо свобода на то дана всем. Но он
хотел свободы в ценсуре, и вот его о том размышлении.
Но если я и не признаю суда над собой, то все-таки знаю, что меня
будут судить, когда я уже
буду ответчиком глухим и безгласным. Не
хочу уходить, не оставив слова в ответ, — слова
свободного, а не вынужденного, — не для оправдания, — о нет! просить прощения мне не у кого и не в чем, — а так, потому что сам желаю того.
— Этот Лебедев интригует против вас, князь, ей-богу! Они
хотят вас под казенную опеку взять, можете вы себе это представить, со всем, со
свободною волей и с деньгами, то
есть с двумя предметами, отличающими каждого из нас от четвероногого! Слышал, доподлинно слышал! Одна правда истинная!
Семенов сам не пишет, надеется, что ему теперь разрешат
свободную переписку. Вообразите, что в здешней почтовой экспедиции до сих пор предписание — не принимать на его имя писем; я
хотел через тещу Басаргина к нему написать — ей сказали, что письмо пойдет к Талызину. Городничий в месячных отчетах его аттестует, как тогда, когда он здесь находился, потому что не
было предписания не упоминать о человеке, служащем в Омске. Каков Водяников и каковы те, которые читают такого рода отчеты о государственных людях?
Хотел было сегодня (
было полминутки
свободной) залететь к тебе, чтоб поцеловать тебя на лету, но и тут неудача...
— Воля, собственная воля, и власть она даст, которая лучше свободы. Умей
хотеть — и
будешь свободным, и командовать
будешь.
В сущности, я не особенно забочусь о будущем, потому что знаю только одно, что я
хочу быть всегда
свободной… всегда!..
— Мы не вольноотпущенные! — возопили они в один голос, — мы на днях сами
будем свободные… с землей! Не
хотим в мещане!
Многие из этих фактов прошли незамеченными, многие позабылись, и, наконец, большинство
хотя и
было на виду, но спряталось так далеко и в таких извилинах, что восстановить их в строгой логической последовательности даже
свободному от недугов человеку
было нелегко.
В училище весь день у юнкеров
был сплошь туго загроможден учением и воинскими обязанностями.
Свободными для души и для тела оставались лишь два часа в сутки: от обеда до вечерних занятий, в течение которых юнкер мог передвигаться, куда
хочет, и делать, что
хочет во внутренних пределах большого белого дома на Знаменской.
И
хотя наши собеседования почти всегда заканчивались словами: «необходимо погодить», но мы все-таки утешались хоть тем, что слова эти составляют результат
свободного обмена мыслей и свободно-разумного отношения к действительности, что воля с нас не снята и что если бы, например,
выпить при сем две-три рюмки водки, то ничто бы, пожалуй, не воспрепятствовало нам выразиться и так: «Господа! да неужто же, наконец…»
Свобода человека не в том, что он может независимо от хода жизни и уже существующих и влияющих на него причин совершать произвольные поступки, а в том, что он может, признавая открывшуюся ему истину и исповедуя ее, сделаться
свободным и радостным делателем вечного и бесконечного дела, совершаемого богом или жизнью мира, и может, не признавая эту истину, сделаться рабом ее и
быть насильно и мучительно влекомым туда, куда он не
хочет идти.
Еще недавно ваше превосходительство, не изволив утвердить журнал губернского правления о предании за противозаконные действия суду зареченского земского исправника, изволили сказать следующее: «Пусть лучше говорят про меня, что я баба, но не
хочу, чтоб кто-нибудь мог сказать, что я жестокий человек!» Каким чувством
была преисполнена грудь земского исправника при известии, что он от суда и следствия учинен
свободным, — это понять нетрудно.
Ему казалось, что каждый гражданин нижегородский, проходя мимо его, готов
был сказать: «Презренный раб Владислава! чего ты
хочешь от
свободных сынов России?..
— Вы мыслящий и вдумчивый человек. При всякой обстановке вы можете находить успокоение в самом себе.
Свободное и глубокое мышление, которое стремится к уразумению жизни, и полное презрение к глупой суете мира — вот два блага, выше которых никогда не знал человек. И вы можете обладать ими,
хотя бы вы жили за тремя решетками. Диоген жил в бочке, однако же
был счастливее всех царей земных.
Он присматривался к странной жизни дома и не понимал её, — от подвалов до крыши дом
был тесно набит людьми, и каждый день с утра до вечера они возились в нём, точно раки в корзине. Работали здесь больше, чем в деревне, и злились крепче, острее. Жили беспокойно, шумно, торопливо — порою казалось, что люди
хотят скорее кончить всю работу, — они ждут праздника, желают встретить его
свободными, чисто вымытые, мирно, со спокойной радостью. Сердце мальчика замирало, в нём тихо бился вопрос...
— Еще бы! Как их можно и сравнивать в этом отношении! У наших, действительно, смелость; наши женщины—хорошие женщины; они, действительно,
хотят быть честно
свободными.
Вы теперь женщина богатая и
свободная, ухаживать за вами не совсем честно; да и вы на каждого вздыхателя должны смотреть, как на врага, который
хочет отнять у вас и то и другое, то
есть и богатство, и свободу.
Я поручил верному человеку распоряжаться как он
хочет моими деньгами, чтоб самому
быть свободным.
Однажды я вышел из кафе, когда не
было еще семи часов, — я ожидал приятеля, чтобы идти вместе в театр, но он не явился, прислав подозрительную записку, — известно, какого рода, — а один я не любил посещать театр. Итак, это дело расстроилось. Я спустился к нижней аллее и прошел ее всю, а когда
хотел повернуть к городу, навстречу мне попался старик в летнем пальто, котелке, с тросточкой, видимо, вышедший погулять, так как за его
свободную руку держалась девочка лет пяти.
Воевода подождал, пока расковали Арефу, а потом отправился в судную избу. Охоня повела отца на монастырское подворье, благо там игумена не
было,
хотя его и ждали с часу на час. За ними шла толпа народу, точно за невиданными зверями: все бежали посмотреть на девку, которая отца из тюрьмы выкупила. Поравнявшись с соборною церковью, стоявшею на базаре, Арефа в первый раз вздохнул
свободнее и начал усердно молиться за счастливое избавление от смертной напасти.
И в самом деле, что может противустоять твердой воле человека? — воля — заключает в себе всю душу;
хотеть — значит ненавидеть, любить, сожалеть, радоваться, — жить, одним словом; воля
есть нравственная сила каждого существа,
свободное стремление к созданию или разрушению чего-нибудь, отпечаток божества, творческая власть, которая из ничего созидает чудеса… о если б волю можно
было разложить на цифры и выразить в углах и градусах, как всемогущи и всезнающи
были бы мы!..
А так как все хотенья и рассуждения могут
быть действительно вычислены, потому что когда-нибудь откроют же законы так называемой нашей
свободной воли, то, стало
быть, и, кроме шуток, может устроиться что-нибудь вроде таблички, так что мы и действительно
хотеть будем по этой табличке.
Свое собственное, вольное и
свободное хотенье, свой собственный,
хотя бы самый дикий каприз, своя фантазия, раздраженная иногда хоть бы даже до сумасшествия, — вот это-то все и
есть та самая, пропущенная, самая выгодная выгода, которая ни под какую классификацию не подходит и от которой все системы и теории постоянно разлетаются к черту.
— Ха-ха-ха! да ведь хотенья-то, в сущности, если
хотите, и нет! — прерываете вы с хохотом. — Наука даже о сю пору до того успела разанатомировать человека, что уж и теперь нам известно, что хотенье и так называемая
свободная воля
есть не что иное, как…
Общий вид Половинки
был очень хорош,
хотя его главную прелесть и составлял лес, который со всех сторон, как рать великанов, окружал небольшое
свободное пространство бывшего рудника и подступал все ближе и ближе к одинокой избе; главное достоинство этого леса заключалось в том, что это
был не сплошной ельник, а смешанный лес, где развесистые березы, рябина и черемуха мешались с
елями и соснами, приятно для глаза смягчая своей светлой веселой зеленью траурный характер хвойного леса.
Петр. При чем тут совесть? Я… не… разве я
хочу сделать преступление? Я
хочу только
быть свободным… я
хочу сказать…
Перчихин. Тесть? Вона! Не
захочет этот тесть никому на шею сесть… их ты! На камаринского меня даже подбивает с радости… Да я теперь — совсем
свободный мальчик! Теперь я — так заживу-у! Никто меня и не увидит… Прямо в лес — и пропал Перчихин! Ну, Поля! Я, бывало, думал, дочь… как жить
будет? и
было мне пред ней даже совестно… родить — родил, а больше ничего и не могу!.. А теперь… теперь я… куда
хочу уйду! Жар-птицу ловить уйду, за самые за тридесять земель!
Федя. Да и
была, и, может
быть, от этого я не мог удовольствоваться той семейной жизнью, которую она мне давала, и чего-то искал и увлекался. Да, впрочем, я как будто оправдываюсь. Я не
хочу, да мне и нельзя оправдываться. Я
был, смело говорю
был дурной муж,
был, потому что теперь я в сознании своем давно не муж и считаю ее совершенно
свободной. Стало
быть, вот вам и ответ на вашу миссию.
— Конечно, как вам не сшить? Сто рублей для вас пустяки. Вместо того чтобы жить в деревне да сколачивать копейку, чтобы как-нибудь, да поблагороднее, поддерживать семейство, — не тут-то
было: в Москву прискакал, франтом
хочет быть; место он приехал получать. Вот, не угодно ли?
Есть свободное: в нашей будке будочник помер.
Среди этой артистической,
свободной и избалованной судьбою компании, правда деликатной и скромной, но вспоминавшей о существовании каких-то докторов только во время болезни и для которой имя Дымов звучало так же безразлично, как Сидоров или Тарасов, — среди этой компании Дымов казался чужим, лишним и маленьким,
хотя был высок ростом и широк в плечах.
— Мужчинам? О, нет! Они гораздо
свободнее; они могут
быть тем, чем
хотят, а мы бываем тем, чем нам велят.
Хотя все они написаны тем же прекрасным,
свободным и живым языком, но область чудесного, фантастического,
была недоступна таланту Загоскина: он — писатель действительности.
— А все это революция паршивая виновата, — сказал земский начальник, человек с необыкновенно узким лбом и длинным лицом, которого за наружность еще в полку прозвали кобылячьей головой. — Студенты учиться не
хотят, рабочие бунтуют, повсеместно разврат. Брак не признают. «Любовь должна
быть свободна». Вот вам и
свободная любовь.
Но если не
хочешь мира с людьми
свободными, то знай, что совершенная победа над ними должна
быть их истреблением, а мы еще дышим и владеем оружием; знай, что ни ты, ни преемники твои не
будут уверены в искренней покорности Новаграда, доколе древние стены его не опустеют или не приимут в себя жителей, чуждых крови нашей!» — «Покорность без условия, или гибель мятежникам!» — ответствовал Иоанн и с гневом отвратил лицо свое.
Мирович. Как же я раскаюсь? Ты сама же
хотела остаться у меня безо всякой жертвы с моей стороны, и если я поступил теперь так, то это
было делом совершенно
свободной воли моей! (Садится за стол, начинает быстро и быстро писать. Написав торопливо и как бы сам не сознавая того, что делает, звонит.)
— Люблю я людей, которых не одолевают все эти коровы, лошади, телеги, хомуты, — у настоящего
свободного человека всё — внутри, и когда он выберет чего-нибудь снаружи, так уж это
будет самое лучшее, я про тебя сказал, тёзка, и про тебя, Варвара Кирилловна, — от души! А больше ничего не
хочу говорить — ну его ко всем чертям! До свиданья, друзья…